Заключение.
Как я уже предупреждал в самом начале, я не ставил своей задачей рассмотрение отдельных паранаучных концепций; мне, скорее, хотелось разобраться, каким образом возникает питательная среда для их появления и насколько это появление неизбежно (я думаю и надеюсь, что теперь вы со мной согласитесь, что в той или иной степени все-таки неизбежно). К тому же ничто не ново под луной, и структура подобных феноменов детально рассматривалась профессором А. Китайгородским в уже упоминавшейся его замечательной книге “Реникса”. Однако с тех пор прошло немало времени, и многие, наверно, успели подзабыть, что именно там написано. Поэтому, резюмируя, кратко напомню (если так можно выразиться, по Китайгородскому) основные признаки паранаучной концепции.
Во-первых, это ее универсальность (например, такая концепция, будучи выдвинута в области медицины, гарантирует излечение от любых болезней — от насморка до рака, независимо от того, каков механизм патологических процессов, лежащих в основе болезни; так
, например, для рассасывания так называемых келоидных рубцов от ран и ожогов требуется изменить скорость синтеза фермента коллагеназы на рибосомальном уровне, что якобы и делается с помощью гипноза или святой воды. Хотя здесь, скорее всего, мы имеем дело с психотерапией, когда ничуть не рассосавшийся рубец того же размера, что и раньше, начинает казаться “обработанному” пациенту не столь уж уродующим, то есть как бы уменьшившимся).Во-вторых, это использование словоблудия и бессмысленных терминов (например, утверждения типа “человек, как известно, рождается со сферическим биополем” содержат больше вопросов, чем информации. Кому “известно”? Что такое сферическое биополе? Как и кто определил его сферичность? На какое расстояние оно распространяется? Если геометрически человек не точка, то значит ли это, что на разных участках тела биополе имеет разную толщину, чтобы оставаться сферой?)
В-третьих, это выставление априорно завышенных требований относительно внимания к себе (они развиваются примерно так: “Я предложил новое лекарство от всего, но фармакологам объяснять этого не буду, поскольку они еще не доросли. Организуйте мне доклад перед президиумом АН или выступление по телевизору на всю страну, а если вы вдруг согласны и на это, то пригласите еще сто академиков из США, иначе и слова не скажу”).
В-четвертых, это апелляция не к профессионалам, а к толпе и к прессе с одновременной спекуляцией на реальных нуждах людей (“я не желаю иметь дело с учеными, поскольку они замучили меня ненужными проверками, я говорю прямо вам, страждущим, — у меня есть лекарство от рака, будируйте прессу, устраивайте демонстрации и требуйте, чтобы мне разрешили его вам продавать и, главное, без этих бесконечных проверок”).
В-пятых, это уход от конкретных объяснений (“это проверяют в одном институте”; “это мне подтвердил один профессор”; “меня поздравил телеграммой один академик”; “а этих деталей я не знаю и объяснить не могу — пусть это проверяют физики, или химики, или кто угодно еще”). Важно и то, что ученый, чтобы убедиться в истинности своей теории, в первую очередь постоянно и настойчиво думает обо всем, что находится в противоречии с ней, тогда как паранаука старательно закрывает глаза на все несоответствия (“если есть факты, не соответствующие моей концепции, тем хуже для фактов”); в движении научной мысли всегда четко видна историческая преемственность, тогда как паранаучные теории всегда представляют собой разрозненные, ничем друг с другом не связанные домыслы; неудивительно поэтому, что легко образуют школы и сообщества ученые, а паранаука кишит воюющими за потребителей одиночками.
При этом я вовсе не хочу сказать, что в науке не бывает ошибок или что все изобретатели и открыватели немедленно получают “добро” — к сожалению, в наше время этого пока не происходит, что говорит о необходимости совершенствовать науку, а вовсе не о необходимости создавать паранауку. Вместе с тем стремление многих осваивать информацию на самом примитивном уровне приводит к описанному Э. Махом феномену:
“Не всякое суждение можно обосновывать на столь простом чувственном наблюдении или воззрении, как “интуитивные” суждения: “камень, не имея подставки, падает на землю”, “вода жидка”, “поваренная соль растворяется в воде”, “дерево при доступе воздуха может гореть”. Дальнейший опыт показывает нам, например, что в последнем случае условия горения дерева гораздо сложнее, чем указано в суждении. Не во всяком воздухе горит дерево; воздух должен содержать для этого достаточное количество кислорода и дерево должно быть нагрето до известной температуры”. К сожалению, не все готовы этот “дальнейший опыт” воспринимать.
Таким образом, подводим итоги: паранаука существует и будет существовать дальше: она рождена глубоким разрывом между обыденным сознанием и научным знанием, что является естественным результатом стремительного развития науки, и характерным для обыденного сознания стремлением к немедленному (чудесному) решению больных вопросов, которого наука пока не предлагает; в нашей стране ее существование и активность поддерживается общим неустройством жизни и неразвитостью ряда социальных сфер; наша пресса во многом еще не избавилась от синдрома недоверия к ученым и не смогла пока преодолеть первоначальную сенсационную горячку в ситуации “все позволено”.
Очень метко характеризует именно нашу типичную ситуацию Олег Мороз в своей статье в “Литературной газете” (1990. № 25), где рассказывается об артисте Юрии Горном, способном демонстрировать любые паранаучные чудеса, не скрывая, что это является именно спектаклем, каждый акт которого имеет абсолютно нормальное и естественное объяснение в рамках традиционных представлений. “Наверное, в духовной жизни общества должен быть некий баланс между рациональным и иррациональным, материалистическим и мистическим... Много лет у нас этот баланс был нарушен, коромысло весов было круто наклонено в сторону материалистического плеча. Человек был напрочь лишен мистики, таинства, которые — это по всему видать — ему по какой-то причине совершенно необходимы. Теперь положение выправляется
. Но вот беда: никто не знает, как и в каких формах утолять эту исконную человеческую потребность. В результате ее, точно мухи, облепили шарлатаны. Памятуя о былом монопольном господстве науки, они маскируют мистику под науку, создавая несъедобную мешанину, род лысенковщины. Парадокс ведь, не правда ли: мощный рецидив лысенковщины, которому мы все сегодня свидетели, — на фоне нынешнего очевидного просветления общественного сознания. Что делать, это ведь как в поле: землю дают, а брать некому. Берет кто попало”.Что же делать? Парадокс — ничего. Надо возделывать свой сад, там же, где активное внедрение шарлатанства грозит людям прямой опасностью (медицина), надо изыскивать возможности законной защиты людей от этого, даже если эти меры сделают кого-нибудь непопулярным. В остальном же, можно не сомневаться, что по мере нормального развития нашего общества паранаука займет свое законное и не связанное с нормальной наукой место, а любители НЛО или телекинеза будут плодотворно общаться друг с другом в своем малом сообществе (как и повсюду в мире), порой балуя нас занимательными историями, но уже не утверждая, что именно в их руках золотой ключик от двери, ведущей к будущему знанию.