Подписывайтесь на нас в соцсетях

fb.com/scientificatheism.org

Когда несколько лет назад я убедительно для себя сформулировал вывод, что Бог – совершенно излишняя фигура в моей картине мира, то, естественно, задумался над самоидентификацией: агностик или атеист? Для этого надо было определить для себя эти два понятия, прежде всего, конечно, – второе. Кто такой атеист? По смыслу слова, это человек, отрицающий любое сверхъестественное личное существо, то есть любых богов любых религий. Но тут сам собой возникает вопрос: а на каком основании он их отвергает? Если он просто верит в то, что никаких богов нет, можно ли назвать такого человека атеистом? Мне лично представляется, что нельзя. Между верующим в того или иного бога и верующим в то, что никаких богов не существует, нету принципиальной разницы. Оба верят в то, что им ведомо состояние сферы сверхъестественного. Только для одного эта сфера наполнена конкретным содержанием – прежде всего, всякого рода личными образами, а другой принципиально отказывается признать наличие позитивного контента у этой сферы.

На практике обычно такой верующий атеист не до конца отрицает наличие сферы сверхъестественного, только она у него автоматически наполняется преимущественно негативными образами, принципиально непознаваемыми. Нередко приходится встречаться с теми или иными примитивными суевериями, восходящими к первобытной магической практике, у людей, считающих себя атеистами. Я уж не говорю про тех, кто, называя себя атеистом, признаётся, что при этом верит в Сатану, – да, такие тоже есть! С ними-то, правда, всё ясно – это типичные теисты, просто личную сверхъестественную сущность они называют и атрибутируют соответственно своей вере. Ну, а если человек верит, что сферы сверхъестественного, трансцендентного, объективно нету вообще, то опять возникает тот же вопрос: на каком основании он в это верит, и можно ли считать его атеистом, если он верит?

Конечно, атеизм, по смыслу слова, это именно отрицание личного божества, но не отсутствие веры. Последнее следовало бы обозначить другим словом. «Вера» по-гречески, как нам говорят словари, «пистис», «религия» – «трескея». Если быть точным, то отрицание веры/религии должно обозначаться не как «атеизм», а как «апистис» или «атрескея». А неверующий человек, соответственно, «апистик» или «атрескик». По-русски не совсем благозвучно, да? Но дело не только в звучании. Дело в том, что вера так или иначе всегда присутствует в сознании человека, только объективироваться она может по-разному.

Если кто-то говорит, что он любую вещь и любое суждение меряет собственным разумом, вряд ли это на самом деле так. Скорее всего, он верит, что он действительно взвешивает абсолютно всё на весах своего ratio, ибо, чтобы этот принцип взаправду реализовывать в каждом конкретном жизненном случае, нужно обладать каким-то сверхъестественно быстрым интеллектом (обратите внимание на слово, которое приходится при этом употребить!). Вряд ли мы ошибёмся, если скажем, что указанный принцип – скорее, идеал, к которому данный человек стремится. Он, наверное, и сам согласится, если ему сказать, что это его жизненное credo. Видите, без уподобления данной жизненной позиции вере снова не обходится.

Поэтому честной является позиция агностика: я не отрицаю априори, что есть сверхъестественное, есть боги или Бог, только докажите мне это. Пока это не доказано, пока моя картина мира не требует объяснения через вмешательство трансцендентных сущностей, я и не стану прибегать к ним для объяснения, а уж тем более – молиться им, то есть вступать в какие-то воображаемые межличностные отношения с этими сущностями.

Но данная позиция, хоть и называется агностической, является, на мой взгляд, как раз единственно возможной для неверующего атеиста – то есть для того, кто действительно стремится мерить всё мерками разума. Иначе говоря, для человека, сознательно придерживающегося научного атеизма. Правда, на мой взгляд, в этом привычном сочетании следует поменять местами два понятия. Мировоззренческой позицией является именно агностицизм. А научный атеизм – лишь вытекающий из него метод познания реальности. Более того, сейчас я постараюсь показать, что научный атеизм, возможно, относится к ещё более низкой ступени в иерархии воззрений и является не более, чем прикладной религиоведческойдисциплиной. В этом качестве он вовсе не вступает в конфликт с религиозностью (во всяком случае, с неизвращённой религиозностью).

Что может служить предметом для научного атеизма? Во всяком случае, не логическое опровержение существования Бога. Кажется, всем давно ясно, что любое божество априори выведено за рамки рациональных опровержений его существования. Следовательно, нельзя доказать отсутствие Бога или богов. Тот «научный атеизм», который этим занимается, уже не научный по определению. А не научный атеизм, как мы видели, есть вера. Итак, научный атеизм может иметь дело с теми «доказательствами бытия Божьего», которые в разное время давали разные богословы, но занимается исключительно показом их логической несостоятельности – что они не есть действительные доказательства. Итак, первый предмет научного атеизма – теология, в которой он ищет логические нестыковки и несообразности.

Второй предмет научного атеизма – разного рода «свидетельства веры» и «авторитеты веры»: всякие чудеса (в том числе и в Священном Писании; как, кстати, разумеется, и само оно), пророчества и т.п. Им научный атеизм подыскивает и даёт рациональные (в том числе исторические, с опорой на факты) объяснения. Научный атеизм вправе полностью отвергнуть то или иное религиозное свидетельство, если оно противоречит известным фактам истории и/или законам природы, если данное свидетельство веры не имеет дополнительных убедительных подтверждений. Это как в суде: показания свидетелей могут быть пристрастными, необходимы вещественные доказательства. Научный атеизм требует от религии убедительных «улик», основанных не на показаниях людей, а на материале, доступном объективному научному изучению.

Итак, научный атеизм работает в двух плоскостях: философски умозрительной и практической. Но разве в них обеих его критические суждения, если они хорошо обоснованы, не служат стимулом для работы религиозного сознания? Разве истинно верующий человек не заинтересован в том, чтобы ему указали на логическую несообразность тех «священных словес», в авторитет которых он незыблемо верил, чтобы он сам подыскал им более убедительное объяснение, согласное с его верой? Разве по-настоящему взыскующий Бога человек хочет, чтобы его дурачили мнимыми чудесами?

Тут сразу вспоминаются два случая. Один – давний исторический не то анекдот, не то быль про императора Николая Павловича. Помните: когда он приехал в Киево-Печерскую лавру и взглянул на «мироточащие» черепа, то строго спросил бывшего рядом с ним монаха: «Ты когда последний раз масла в ту черепушку подливал?». А монах и ответил простодушно: «Позавчера» или как-то в этом роде. В этом случае Николай I, хоть и был религиозным человеком, поступил именно в духе научного атеизма. А может быть, потому и поступил так, что был искренне верующим человеком и искал истинного присутствия божественного, а не кощунственных (по сути!) фальсификаций такого присутствия.

Второй случай – это когда нынешним летом где-то в Ивановской области «замироточила» икона Николая II, и некие монархисты стали возить её по епархиям, показывать «чудо». На местном уровне они даже получили благословение от кого-то из владык, хотя патриархия всячески старалась не афишировать это мероприятие. Но и не препятствовала ему. Нынешняя патриархия не борется с диким разгулом суеверий под видом православия, давно перестала проверять факты «чудес» на предмет отделения действительных от мнимых. Разве фальсификация «чуда» не оскорбляет чувств православного верующего человека? И разве научный атеизм в его практической плоскости не становится в этом случае союзником истинно верующему?

Если не заниматься заведомо бесполезным делом, то есть не пытаться доказать, с одной стороны, что Бог непременно есть и именно соответствующий православным представлениям, а с другой стороны, что Бога ни в коем случае нету, то религиозная и атеистическая мысль могут очень плодотворно развиваться в обоюдном диалоге. И иногда – даже сотрудничая между собой в разоблачении фальсификаций на почве религии.

А богословско-атеистический диалог – непременное условие интеллектуального развития общества. Перед падением советского строя тогдашний официальный «научный атеизм» выродился настолько, что в лучшем (для атеиста) случае оставлял людей равнодушными. В худшем – чтение поздне-советских книг по атеизму пробуждало (как и у автора сего доклада, в своё время) неподдельный интерес к религии. Почему? Прежде всего, потому, что религиозная мысль была вытеснена из публичного пространства. Диалога не было, реальной конкуренции не было, и, соответственно, почвы для развития атеистической мысли и аргументации не было тоже.

Сейчас ситуация обратная. Теперь уже атеизм вытесняется из публичного пространства. Не так резко, как в своё время религиозная мысль – просто потому, что вытеснять особо нечего, ибо, как уже сказано, атеизм интеллектуально деградировал благодаря десятилетиям своей официальной идеологической монополии. Но сейчас не видно прогресса и в религиозной мысли, в православном богословии. Его нет из-за того, что современная церковь захватывает публичное пространство не своим собственным авторитетом, а силой государства. И православие ждёт такая же, если не худшая деградация, какая постигла недавно советский атеизм. Если, конечно, ситуация в философско-богословском пространстве не изменится, если не появятся в нём глубокие мыслители и пламенные, но настроенные на позитивный диалог с оппонентами, трибуны, как с одной, так и с другой стороны.